С возрастом в согласии: The Cure выпустили первый за 16 лет альбом — о прощаниях

Главный в мире гот Роберт Смит и его группа крепко задумались о бренности всего сущего

В пятницу 1 ноября вышел Songs of a Lost World группы The Cure, классиков британского пост-панка и готической эстетики. В полном соответствии с традициями коллектива, новый альбом посвящен темам боли, тоски, сожаления, депрессии и смерти. «Известия» считают, что Songs of a Lost World — лучшая запись The Cure за последние три десятка лет, но не дотягивающая при этом до их же блестящих достижений 40-летней давности.

Почему The Cure так редко выпускают альбомы

В первые 13 лет своей активной работы, с 1979 по 1992 годы, The Cure были невероятно продуктивны. В западных магазинах новые пластинки группы регулярно появлялась на полках: в этот промежуток музыканты выпустили девять полноценных альбомов, множество синглов, несколько полнометражных концертных записей. Все это пользовалось заслуженной популярностью, а образ лидера группы Роберта Смита с его всклокоченными волосами и подведенными глазами стал настолько иконическим, что легко угадывается, например, в Эдварде Руки-ножницы и других знаменитых персонажах. И голос, всегда сочетавший в себе уязвимость и мощь, тоже спутать невозможно ни с каким другим.

Но потом как будто что-то случилось. Сначала The Cure взяли привычку долго молчать, с 1996 года выпуская по альбому лишь раз в четыре года, а потом, после релиза пластинки 4:13 Dream в 2008-м, вообще перестали выпускать новые песни.

С одной стороны, это понятно: ровно после альбома Wish, вышедшего в 1992 году и породившего вечный хит Friday I’m In Love, The Cure стали настоящей большой рок-группой, способной собирать огромные арены и даже стадионы, предсказуемым хедлайнером фестивалей и окончательно оформившимися классиками рок-музыки. Циклы производства новых записей у настолько популярных коллективов всегда медленней, чем у других групп.

В последние лет пятнадцать The Cure попросту сделали главный акцент на концертную работу: стали играть марафонские трехчасовые шоу и регулярно отправлялись в большие турне по тридцати с лишним странам мира (в Москву тоже, кстати, заезжали: в 2012 — на «Максидром», в 2019 — на «Пикник “Афиши”»).

С другой стороны, в этом частичном молчании, выражавшемся в отсутствии нового студийного материала, была повинна неожиданная болезнь Роберта Смита.

Смит страдал от страшной для музыканта (да для любого творческого человека) болезни — хронической нерешительности. Долгие годы он не понимал, что и в каком формате хочет сказать, какую музыку и в каком звучании хочет выпустить. В интервью журналу NME, опубликованном в 2012 году, он первый раз упомянул о существовании альбома 4:14 Scream, который Смит вообще хотел выпустить еще за четыре года до этого, но потом положил на полку, чтобы доработать. Уже в 2014-м Смит заявил, что пластинка никогда не увидит свет.

В марте 2019 года Смит дал интервью журналу Rolling Stone, где рассказал, что The Cure записали 19 песен длиной от 10 до 12 минут, из которых планируется собрать аж два новых альбома. Цитата: «Мы закончим [первый альбом] до начала [летних] гастролей, а сведем его в течение лета». Твердо и четко.

Правда, уже через год Смит признался, что снова не понимает, в каком виде и когда выйдет новый альбом. В 2021-м — опять вернулся к планам по выпуску двух пластинок, а заодно добавил, что намеревается выпустить сольный альбом — чистую шумовую авангардную работу. Через год The Cure включили в свою концертную программу несколько новых песен. И вот на календаре 1 ноября 2024 года, и обещанный альбом — Смит до сих пор настаивает, что он первый из двух записанных, — наконец можно послушать.

Чем уникален звук Songs of a Lost World

Что же было причиной такой нерешительности? Вероятные причины нужно искать еще в одном интервью Смита, на сей раз — опубликованном в газете Los Angeles Times в 2019 году. Там он много рассуждает о звучании и настроении грядущего нового альбома — и они по всем признакам действительно совпадают с тем, что можно услышать на Songs of a Lost World.

«Я пытаюсь создать обширную палитру, большое звуковое полотно», — говорит Смит. Songs of a Lost World действительно похож на огромную звуковую картину из десятков тысяч элементов. Настолько масштабно, широко и глубоко The Cure не звучали, пожалуй, со времен их самого знаменитого альбома Disintegration, вышедшего в 1989 году. Над таким саундом явно пришлось очень серьезно поработать.

При этом Смит нащупал нужный баланс: звук накрывает волной, но не отбрасывает на второй план исполнителей. The Cure на Songs of a Lost World по-прежнему звучат как настоящая рок-группа, просто омытая океаном акустических волн.

Вернувшийся после долгого отсутствия клавишник Роджер О’Доннелл наделяет музыку своими фирменными раскатистым синтезаторными и фортепианными партиями из нескольких нот, заставляющими вспомнить его же работу на Disintegration. Ривз Гэбрелс, бывший гитарист Дэвида Боуи, играющий с The Cure уже 12 лет, добавляет звучанию неожиданного металла и жесткой резкости, которая не выбивается из фактуры. Точные, мастерские, сыгранные без лишней гиперактивности партии барабанщика Джейсона Купера и пульсирующий бас Саймона Гэллопа придают саунду структурность.

Это красивый, убедительный, романтичный и очень мрачный звук. И, что немаловажно, лишенный студийного лоска, чуть гаражный и полный естественности. Песни — медленные, лишь в треке Drone:Nodrone вдруг приобретающие по-настоящему рок-н-ролльный ритм. Уже с первого трека Alone, открывающегося длинным инструментальным вступлением по типу intro в песне Pictures of You, альбом оказывается как будто дум-металом, из которого вынули почти весь метал и оставили только дум, причем в смысле doom — роковую обреченность.

The Cure всегда умели писать песни не только депрессивные, мрачные и театральные, как макияж их лидера, но и светлые, меланхоличные, хитовые: упомянутая выше Friday I’m In Love, Close to You, Lovecats, Just Like Heaven и прочие. Таких песен здесь нет: это 50 минут мрака.

Собственно, про то, что альбом будет выдержан в стилистике «doom and gloom», обреченности и мрака, Смит тоже неоднократно упоминал в своих интервью. Следующая пластинка The Cure по идее должна быть более «оптимистичной».

О чем поет Роберт Смит

Причину мрачного настроения Смит тоже объяснял: за несколько лет до начала реальной работы над Songs of a Lost World он потерял отца, мать и брата Ричарда, который когда-то, в начале 1970-х, показал будущему фронтмену The Cure первые аккорды на гитаре. Собственно, смерти Ричарда напрямую посвящена песня I Can Never Say Goodbye: «Надвигается беда/Чтобы забрать жизнь моего брата».

Смит на новом альбоме всю дорогу поет о смерти — чужой и грядущей своей. Пожалуй, самые понятные и открытые строчки обнаруживаются в последней вещи — десятиминутной Endsong. «И вот я снаружи, в темноте, глядя на кроваво-красную луну, / Вспоминаю надежды и мечты, что были у меня, и все, что мне предстояло сделать, / И думаю о том, что стало с тем мальчишкой / И с миром, в котором он жил. / Я снаружи, в темноте, размышляю, как же я стал таким старым».

Роберт Смит всегда умел облечь в слова и музыку мрачные настроения, которые наступают во время больших возрастных кризисов. 20-летним он пел о мальчиках, которые не плачут во время первых больших расставаний. 30-летним, на Disintegration — о моментах разлуки с настоящей большой любовью и собственным неумением любить, обусловленным своими пороками. Теперь он вглядывается в бездну — гадая, что внутри нее.

Грандиозное звучание Songs of a Lost World и его грациозно выраженная тематика — уже две причины, по которым альбом кажется чуть цельней, интересней и правдивей всех других пластинок, которые The Cure выпустили со времен Wish. Но есть и проблема.

Пожалуй, за исключением Alone, I Can Never Say Goodbye и Endsong, на альбоме не хватает действительно мощных песен, которые на сто процентов оправдывали бы такое долгое ожидание его выхода. Нет и слабых: ту же Drone:Nodrone или протяжную And Nothing Is Forever точно не назовешь прямо плохими или разочаровывающими. Но основная часть альбома — без малого 30 минут — по своим мелодиям точно не дотягивают до вечности. До амбиций, масштаба и глубины звучания музыки.

Есть ощущение, что Смит попытался прикрыть не самый выдающийся песенный материал большими вступлениями и тщательно проработанным звучанием. На том же Disintegration 35 лет назад The Cure магическим образом добивались прекрасного синтеза выразительности мелодий и мастерского звучания. Но эта магия давно ушла — и, с другой стороны, было бы глупо требовать ее вновь. Фанатов The Cure, которые ждали 16 лет, это может немного разочаровать. Впрочем, предположим, что Смиту все равно: ему интереснее размышлять, как мир и он сам стали теми, кем стали.