Андрей Шаврей. «Сказки Гофмана» — не только выпил, спел «Трик-трак» и погрузился в «Баркаролу»

Что мы, среднестатистические меломаны, вообще знаем о «Сказках Гофмана»? То, что там есть два мировых оперных хита, если только слово «хит» применимо к этому возвышенному декадентскому жанру.

Во-первых, ария механической куклы Олимпии, в которую влюбляется поэт и коллекционер Гофман, в котором угадывается писатель Эрнест Теодор Амадей Гофман. И либретто создано с использование его биографии и рассказов «Песочный человек», «Сказка о потерянном отражении» и «Советник Креспель». Во-вторых, абсолютно божественная «Баркарола», которую хоть раз в жизни слышал даже не меломан — она звучит во множестве кинофильмов, а видеозапись выступления в студии нашей Элины Гаранчи и «ихней» Анны Нетребко, поющих этот музыкальный шедевр на два голоса, вообще бороздит бескрайние просторы интернета, справедливо набирая миллионные тиражи.

Без хвастовства: я с детства знал чуть больше, поскольку в силу обстоятельств с ранних лет сильно ушиблен оперным жанром. И в 1984 году, когда мне было двенадцать лет, увидел предыдущую постановку «Сказок...» в нашей Опере. Темпераментно дирижировал Александр Вилюманис. А недавно ушедший из жизни тенор Янис Спрогис в заглавной роли — это из серии «не забывается такое никогда».

Дело в том, что Спрогис был обладателем уникального голоса, но при этом совершенно не выигрышной оперной фактуры. Он был полный и при этом достаточно статичный. То есть, он был певец божьей милостью, а вот актерства в нем почти не было. Поэтому гораздо большим успехом пользовались его камерные и сольные концерты, когда слушал его и понимал, что вот перед вами чуть ли не прямая реинкарнация Франца Шуберта не только внешне, но и внутренне.

Но в образе Гофмана у Яниса это было попадание на все 100%, поскольку в той постановке вырисовывался герой-меланхолик, мечтающий романтик и простофиля, на любовном фронте постоянно терпевший неудачи. И то правда: в первом отделении его угораздило влюбиться в механическую куклу (ах, какая была в 1984-м красавица Элга Брахмане в этой роли, она ещё здравствует!). Во-втором — в Антонию, страдающую от загадочной болезни, усиливающейся во время пения (вот сюжетик-то мистический!). И любовь вроде взаимная, даже собираются пожениться, но — Антония начинает петь и умирает! Третья возлюбленная — Джульетта, а она просто, извините, проститутка. Или, говоря оперным языком, куртизанка. Не без мистического налета, который несчастному Гофману вновь выходит боком.

В общем — действительно сказки. Что-то между Шарлем Перро и братьями Гримм, некоторые сюжеты которых, впрочем, несмотря на предназначенный вроде для детей жанр, имеет весьма зловещий оттенок. Так вот, режиссёр оперы Айк Карапетян этот оттенок и использовал — при помощи сценографа, нашего именитого художника Микелиса Фишерса (кстати, у последнего тоже оперное прошлое — его отец в 1960-80-е был легендой Латвийской оперы). Сценография достаточно мрачноватая во всех трех отделениях, включая пролог с эпилогом.

Я сперва воспринимал это очень осторожно и все искал тот романтизм, который меня так пленил в этой опере в детстве. В антракте вспомнил с певицей Даце Волфарте, исполнявшей сорок лет назад роль Стеллы, как в той постановке на полупрозрачный занавес проецировались фотопортреты певиц-героинь оперы — Элга, Брахмане, Лилия Грейдане… Очень возвышенно!

Учитывая ещё и то, что Жак Оффенбах — он же веселый парень был вообще-то! Сами знаете — самый знаменитый французский автор оперетт, а его атасный «Канкан» уже полтора века гремит не только в парижском «Мулен Руже», но и по всей планете. И вот только перед самой смертью он написал свою единственную оперу, полную нежности, любви и... все-таки юмора. Ария «Трик-трак», звучащая в компании друзей в начале и финале оперы была бы вполне весела, если бы не Гофман. Я здесь подразумеваю не героя действа, а его прообраз — писателя, произведения которого полны мистики и даже зла. Например, «Щелкунчик» — это же тьма и полчища крыс и пока там Мария найдет свое счастье в последующем балете Чайковского, можно три раза умереть от ужаса.

В общем, по большому счету если у Оффенбаха это и сказки, то для взрослых.

Тем более, что у Карапетяна Гофман вообще-то алкоголик. И веселым «Трик-траком», распеваемым в прологе для друзей в кабаке, предваряет байки о своих неудачных любовных похождениях. Логично, что первое отделение происходит в заведении, очень напоминающем психиатрическую лечебницу. Там в сценографии еще и полнолуние в довесок ко всему изображено. Олимпия вылупляется из какого-то яйца и выходит, забинтованная и слега окровавленная, напевая свою веселую арию. А пациент влюбляется. Только потом это окажется действительно кукла. А если еще точнее — биоробот и Гофман в ужасе застынет с механической оторванной рукой Олимпии.

И здесь сразу я на какое-то время забуду о режиссере и сценографе, озвучив главное музыкальное впечатление от этой постановки — это Анния Кристиане Адамсоне в роли Олимпии. Это ее первый выход в значимой роли на нашей сцене и таких ярких дебютов припомнить сложно. Помню Сонору Вайце (тогда Калниню), когда на гастролях в Вильнюсе в январе 1992 года она, ещё студентка Музыкальной академии, была введена на роль Джильды в «Риголетто». И даже многоопытные музыканты выглядывали из оркестровой ямы: «Кто это вдруг так поет?» У Адамсоне совершенный симбиоз внешних, вокальных и артистических данных, редкое триединство, недостижимая для большинства оперных исполнителей.

Она из музыкальной школы рижского Домского собора, где проучилась с первого класса до четвёртого курса. Потом была наша Музыкальная академия, а год назад получила степень магистра в Штутгарте. В ближайшем будущем её ожидают роли в оперном театре Трира, это на границе Германии с Люксембургом.

И на ее фоне в этот момент даже слегка поблек исполнитель заглавной роли Джорджо Берруджи, один из величайших представителей своего поколения и покоритель всех ведущих сцен мира. И это действительно обладатель чистейшего и прекрасного тенора, который, правда, не выглядит романтиком. Тоже славный парень, который любит пойти во все тяжкие (имеется в виду образ).

Приглашение его к нам — достижение театра,

равно как и приглашение на постановку в качестве дирижёра французского композитора, пианиста и писателя Фредерика Шаслена, биография которого займет несколько страниц. Достаточно сказать, что он дирижировал от «Метрополитен-опера» в Нью-Йорке до миланской la Scala, где, кстати, ставил «Сказки Гофмана» (равно как и в дрезденской Zemper opera).

И с музыкальной точки зрения вершина этой постановки — второй акт, когда Гофман мается с любимой Антонией (Инна Клочко), которая слышит голос матери-певицы (Илона Багеле, ее абрис проецируется прожекторами во всю сценографию с задника сцены), поёт и, разумеется, умирает. Но этому предшествует получасовая сцена, полная любовных арий, страстей и неги. И как противовес этому — проститутка (пардон, куртизанка) Джульетта (Татьяна Треногина) в третьем акте, вся в красном (костюмы Кристины Пастернаки). Она временами оголяет ноги, а в финале любовного дуэта уверенно садится на Гофмана, сидящего на стуле — процесс пошёл. Отличная сцена. Но взаимная и чистая любовь во втором акте — ценнее со всех точек зрения.

Тут еще множество героев второго плана с интересными голосами — в частности, бас-баритон Рихард Мачановскис, который и Линдорф, и Коппелиус, и доктор Миракль, и Дапертутто. Но на протяжении всего действа — отличная певица Штефанка Пучалкова из Чехии, которая в начале и конце — муза поэта и друг героя Наклаусс, который, однако потом весь спектакль перемещается по сцене в образе... кота. Публике нравится, когда кот мяукает или кричит, когда Гофман вдруг наступает ему на хвост. Ну, это явно «бальные ухищрения Бегемота», то есть — режиссера Айка Карапетяна, который, кажется, решил усилить постановку котом, ведь помним знаменитый роман Гофмана «Житейские воззрения кота Мурра».

Перед нами постановка, в которой странным образом сумели сочетать возвышенное и земное, волшебное и жутковатое. И что это все было? Звучащий вновь в финале в кабаке «Трик-трак» это было.