Энергия удивления

Интервью с режиссером Ниной Чусовой.

По-моему, она была популярна в 2000-х. Тогда все зачитывались Ричардом Бахом, Пауло Коэльо, естественно, Карлосом Кастанедой. Я Ричарда Баха полюбила даже больше, чем Коэльо за яркую образность, метафоричность. Его можно было разбирать на цитаты. И всё это надолго остается в душе. Но потом со временем я забыла про Ричарда Баха. Шли годы. На постановке большого детского шоу «Чебурашка» я познакомилась с Андреем Кольцовым, который делал цирковые трюки. Мне с ним понравилось работать, было чувство родственной души. И вдруг у меня в голове пронеслась мысль, что Андрею нужно предложить «Чайку по имени Джонатан Ливингстон». В эту же секунду я ему позвонила: «Андрей, есть произведение, там все летают!» Буквально тут же он побежал в магазин покупать книжку, ведь он ее не читал. Ричард Бах, что называется, «зашел», и Андрей сказал: я готов, я знаю, как это сделать.

Так бывает, когда какие-то события просто должны произойти, когда наблюдаешь, как пазлы собираются сами собой. Появился продюсер Андрей Фурманчук, который тоже загорелся идеей. Поверьте, в нынешние времена найти деньги на философскую литературу и сделать из нее невербальный пластический спектакль — это очень сложно. Действительно, нужно смотреть в одну сторону. Слова Ричарда Баха о том, что «небеса — это не место, и это не время. Небеса — это достижение совершенства», мне кажутся актуальными, это то, что нужно и важно сейчас.  Потому что мы всё чаще не можем и не хотим знать, что с нами происходит. Нужно найти в себе эти небеса. Хоть и говорят мне: «у вас в спектакле всё сложно, апокалиптично», главная мысль ясна — ты можешь оторваться от материального и взлететь. Внутренне взлететь. Мне вообще кажется, что этот спектакль лечебный. Когда мне плохо, я прихожу смотреть «Антигравитацию» и понимаю, что все мои невзгоды, все мои печали, болезни и так далее, они все пройдут. Потому что не может быть по-другому. И мне кажется, что зрители уходят после спектакля с ощущением внутренней свободы. Я чувствую, как очень важно человеку подарить кусочек неба.

Вы сказали слово «философская». В описании спектакля есть фраза из Ричарда Баха: «У нас есть возможность выкарабкаться из неведения. Нам нужно осознать собственную исключительность». Он уже тогда создал провидческую историю, ведь так?

Правильно. Мы не понимаем своей исключительности. Мы существуем и даже не представляем, что у нас есть сверхспособности. А ведь только осознание этого уже дает необъяснимую свободу! Но для большинства более значима борьба за выживание. И люди настолько заняты этим выживанием, что не могут «постичь небо», где не нужно бороться, где можно и нужно выйти за пределы мышиной возни, выйти из агрессивности материального мира. Духовность — это и есть то измерение, куда мы должны сделать шаг. А не разбираться, кто лучше, кто хуже, кто сильнее, кто быстрее, кто успешнее и так далее. Не в этом суть счастья. Счастье — это быть частью Вселенной, познать ее, обретя многомерность.

Этим шоу Вы открываете «возможность шага». Она заложена в идее «Антигравитации». Но очевидно и другое: в этом проекте много рискованного. Насколько риски оправданы?

У нас артисты существуют и передвигаются по поверхности, которая расположена под углом 45 градусов, а под таким углом невозможно ходить.  Но наши артисты танцуют и совершают трюки! Это достигалось путем преодоления страха. Они проделали огромный путь от «я не могу, я не хочу, мне страшно» до полной свободы существования в этих нереальных условиях. Здесь были риски во всем: от технических до человеческих факторов. Мы всё делали впервые. А всегда сложно быть первым. Зато очень увлекательно. И азартно. Любая хорошая авантюра - моё любимое занятие. Никогда не знаешь, как это всё реализуется, какое впечатление произведет. Но хочется поделиться со зрителем новым опытом, чтобы они тоже рискнули. Или хотя бы подумали о невозможном. Вот такая  установка у меня из детства. Мне в детстве важно было получить впечатление. Вот это «ах»! И все «ахи» из детства у меня реализовывались во взрослой жизни. Поэтому мне хочется, чтобы и взрослые, и дети, получив вот это «ах» как-то реализовывали новое впечатление в своей жизни: «о! а невозможное оказывается возможным! а так можно было?» И в спектакле есть мои «ахи»: то, что Ричард Бах может быть без слов, что можно сочетать акробатику, живую музыку и видеоконтент и создать новую лексику спектакля.

Какой публике это адресовано?

Знаете, многие делают шоу с конкретным адресом: это для молодых, это для пенсионеров, а это для детей. А я люблю театр Мольера, когда и ребенку, и конюху, и королю может быть интересно. И каждый находит что-то своё.

Тем более, что невербальная история напрямую воспринимается человеком, ведь невербальные знаки мы считываем раньше вербальных.

Да! И не важно, на каком языке разговаривает моя аудитория, она будет всё понимать. Многие зрители даже отказываются читать описание спектакля в желании увидеть свою индивидуальную картинку. Я вот за такой театр! А второй акт в нашем спектакле вообще выходит за рамки повести Ричарда Баха. И это уже фантазия о том, как из героя Джонатана Ливингстона сделали идола. И пошли дальше жить по своим очень земным законам. И чайки уже перестали видеть море, добывая еду на помойке. Сейчас это созвучно нам: у нас даже успех добывается не трудом, а другими способами.

Вы как-то сказали, что Вам очень нравится эта «система» Цирка дю Солей, когда ставится задача «на пределе человеческих возможностей», а может быть, даже за пределами, и  все собираются командой и вместе решают, а как это сделать. Вы здесь так же решали свои задачи?

Да, конечно, эти задачи ставил Андрей Кольцов. У нас за кулисами девять подвесов, несколько человек, которые опускают и поднимают акробатов, и всё это синхронно, вручную, потому что всё должно совпасть с картинкой под ногами у актеров, и они должны быть четко вписаны.  Там микро-ошибка может всё разрушить. Вообще, сначала была идея. И мы весь декабрь вместо того, чтобы праздновать Новый год, сидели каждый день и сочиняли спектакль. Причем, сценарий рассчитывался до секунд. Сразу после праздников у нас уже была построена тренировочная стена. И был кастинг. Очень много людей пришло и очень много людей отсеялось, потому что они заходили на высоту 10 метров и им было плохо. Остались, как я их называю, самые дерзкие. Те самые чайки, которые способны бросить вызов.  Дальше месяц мы учились ходить. И вот эта легкость достигалась ежедневными тренировками. Нудная, тяжелая работа. Потом художники создавали визуал в 3D, чтобы рассчитать не только действие, но и предусмотреть, как  всё выглядит с любого угла обзора. А потом привезли экран, а на нем поверхность другая. Заново пришлось учиться ходить. А еще акробаты работают без страховки. У нас есть трюки, которые невозможно сделать со страховкой: на трапеции, на кольце. Но всё же это не цирк. Актеры создают образы. И это спектакль.

Совсем не новая мысль: в искусстве каждый художник ответственен за свои произведения. Художниками ведь просто так не становятся. Ты, как художник, обладаешь определенным количеством энергии, которую можешь выплеснуть. И если ты выдаешь что-то негативное в этот мир, оно начинает осуществляться. Искусство — это магия. Театр и начинался от магического. Поэтому не надо преуменьшать значения того, что ты, художник, делаешь. И наша информация, наш посыл начинает разрастаться. При этом, театр - живое искусство, которое сохранило весь шаманизм. Наше дело очень ответственное: какую информацию ты вбрасываешь в мир, такая и начинает жить.

Я добавила в спектакле одного персонажа — Демиурга, создателя этого мира, потому что сразу попасть в условность, впрыгнуть в мир чаек было сложно. И вдруг возник этот — нет, не Бог, а именно Демиург, творец материального. Для меня Демиург это и есть художник. Он создает мир, запускает в него чаек. Но дальше они уже сами принимают решение: становиться агрессивными или взмывать вверх.

Почему мультижанровый спектакль у Вас появился именно сейчас?

Я вообще много экспериментируя с жанрами и в драме, и в музыкальном театре. Скрещиваю визуальное искусство, цирк, музыку. Даже в драматическом спектакле «Маскарад» в Театре Российской Армии много визуального. Но я не хочу быть рабом техники. Я хочу, чтобы она мне помогала. Чтобы она говорила с зрителем сегодняшним языком.

Какова сейчас роль техники и технологий в театре?

Сейчас зритель обладает такой насмотренностью, у него сформировано настолько калейдоскопическое мышление, что без технологий не обойтись. Я люблю сейчас в спектакле делать сразу несколько планов. И нет мелочей, неважных деталей.

Энергия — это то, что движет спектакль. Энергия удивления — это тоже двигатель?

Конечно! Это вообще великая вещь, описанная всеми учеными. Однажды, допустим, восхитившись полетом стрекозы, человек создает вертолет. Энергия удивления -  мотор всего развития.Мы до сих пор репетируем, потому что придумываем что-то еще. Через год это шоу может быть еще сложнее.

О чем сегодня Вы не будете ставить спектакль?

Не буду ставить о политике. Не буду ставить о плохом, даже если очень нужно, я всё равно сделаю хороший финал. Серьезно. Мне кажется, от каждого моего решения в спектакле будет зависеть будущее нашего мира.

О чем Вы  бы очень хотели сегодня поговорить со зрителем?

У меня есть установка:  я хочу вокруг себя видеть здоровых, красивых, радостных и любящих себя людей. И каждый мой спектакль про то, как научиться создавать вокруг для себя и для ближнего, если получится, удивительный, хороший мир.