Рецензия на фильм «Лермонтов»: портрет поэта, написанный светом и одиночеством

Выход в российских онлайн-кинотеатрах фильма Бакура Бакурадзе «Лермонтов», посвящённого последнему дню жизни Михаила Юрьевича, стал событием, которое сложно назвать рядовым, отмечает киновед-психолог Анна Журба. Это не попытка исчерпывающей биографии, а скорее тонкое, почти медитативное размышление о мифе, человеке и неотвратимости судьбы. Картина, избегая пафоса и назидательности, создаёт свой собственный, дышащий и трепетный мир, где поэт существует на грани вечности и забвения.

С первых кадров режиссёр помещает зрителя в пространство, где главным героем становится не столько сам Лермонтов, сколько атмосфера. Затяжные статичные планы предкавказских равнин, увядающего леса, стремительного ручья — это не просто красивые декорации. Это визуальная поэма, подчёркивающая гнетущее одиночество и мятежный дух того, кому осталось жить считанные часы. Природа здесь — и утешитель, и молчаливый свидетель грядущей трагедии.

Бакурадзе делает смелую и оправданную ставку на непрофессионального актёра — стендап-комика Илью Озолина. Его Лермонтов — не хрестоматийный гений, а колючий, язвительный, физически непримечательный «засранец», чья уродливая стрижка и скрипучий голос контрастируют с пронзительной внутренней ранимостью. Поэт проявляется не в монологах, а в мимолётных ухмылках, острых, как лезвие, репликах («Вот вы стоите передо мной, заразы, но общение с вами продлевает жизнь») и в том, как он, скороговоркой, читает «Тучку» на плече у единственной понимающей его кузины. Озолину удаётся передать главное — мучительное противоречие между грубой бравадой и болезненной чувствительностью, делая физически ощутимой ту пустоту, которую оставила его ранняя смерть.

Фильм сознательно отказывается быть учебником истории. Он не поясняет, кто такие Васильчиков или Бенкендорф, не вдаётся в детали конфликта с Мартыновым. Это может стать камнем преткновения для неподготовленного зрителя, но в этом и есть замысел режиссёра. Как картина в музее, которая цепляет прежде всего эмоционально, заставляя позже искать контекст, «Лермонтов» работает на уровне чувств и ассоциаций. Он предлагает не сухие факты, а проживание одного дня, наполненного предчувствием.

Антагонист, Николай Мартынов в исполнении Евгения Романцова, — не просто злодей. Это трагическая фигура, красивый и статный человек с грустным взглядом, обречённый войти в историю лишь как «убийца Лермонтова». Его появление с ружьём и дичью на поясе с самого начала маркирует его как охотника, а сцена дуэли лишена патетики — это быстрый, почти будничный выстрел, после которого остаётся только пустота.

Сюжет здесь намеренно размыт. Главное — это «проницаемость для света и движение воздуха». Отсылка к ранним опытам Эдварда Мейбриджа (скачущий всадник, снятый через частокол) раскрывает суть замысла: Бакурадзе снимает кино как «живописное искусство» в его наивысшем смысле. Это полотно, где каждый зритель волен обнаружить свою тему: одиночество, фатализм, яды светского общества или простую человечность гения, который нежно разговаривал с собакой.

«Лермонтов» — это вызов. Вызов зрителю, привыкшему к нарративной ясности. Это не фильм-биография, а фильм-настроение, визуальная элегия, которая не рассказывает о поэте, а позволяет его почувствовать. Он может разочаровать тех, кто ждёт динамичной драмы, но вознаградит тех, кто готов погрузиться в его меланхоличный, дышащий ритм и попытаться разглядеть за бронзой памятника хрупкого, одинокого и по-настоящему живого человека. Картина Бакурадзе — это редкая смесь смелости и поэтичности, которая заставляет не просто смотреть, а вглядываться и вслушиваться.