Польский мессианизм у поэта Адама Мицкевича

Источник: Наука Вера Культура

Памятник АДаму Мицкевичу в Кракове. https://www.bigstockphoto.com/ru/image-194908918/

Порой политические идеи приобретают такой религиозный характер, что становятся настоящими политическими догматами. Так, идея будущего государственного воскрешения разложившегося политического организма Речи Посполитой была сущностью так называемого «польского мессианизма».

 Ее пропагандировали после разделов 1772—1795 гг. многие польские публицисты и литераторы, среди которых видное место занимает поэт Адам Мицкевич (1798—1855), родившийся в городе Новогрудке Гродненской области.

Адам Мицкевич. https://www.imdb.com/name/nm0585337/otherworks/

Чествование его таланта в Польше вполне объяснимо. В Варшаве есть его музей, в Познани — университет, в разных городах установлены памятники, именем поэта названы улицы. В Беларуси имя Мицкевича тоже носят названия улиц многих городов. В Минске в черте старого города есть сквер, где стоит ему памятник как «поэту и деятелю национально-освободительного движения, белорусскому уроженцу» (открыт в 2003 г.). В современном учебнике по истории Беларуси для 8 класса он характеризуется как «яркий представитель романтизма», обращавшийся к «белорусским народным преданиям» и истории Великого Княжества Литовского, а также отразивший в своем творчестве идеи Общества филоматов (студенческого кружка в Виленском университете). При этом говорится, что Мицкевич «считается классиком польской литературы», а А.С. Пушкин назвал его гением. Безусловно, он был поэтом высокой пробы и, вместе с тем, человеком своего времени, исповедующим польские политические догматы.

В самом деле, слова «Литва! Моя Отчизна!», оброненные в поэме «Пан Тадеуш», не превращают автоматически Мицкевича в белорусского патриота. В этом произведении, которое по праву считается стихотворной энциклопедией шляхетской жизни, любовь главного героя к Зосе изображается на фоне шляхетского быта начала XIX в. — застолья, охота, споры о резвости борзых собак, судебные тяжбы и фамильная спесь. Патриотизм, конечно, присутствует. Только это патриотизм польский. Так, в ожидании наступления наполеоновских войск, по слову одного из героев (ксендза Робака), «Литва должна как прежде с Польшею соединиться», то будет «Война за Польшу! Брате! Мы будем на свободе!». Такой мотив в поэме не случаен. «Мать Польша! У твоей могилы рассказывать о тебе не хватит силы!» — восклицает сам Мицкевич в эпилоге.

Впрочем, польский патриотизм автора очевиден любому, кто знаком с его литературными трудами. Речь идет скорее о болезненно-искаженных формах этого патриотизма. Среди трудов Мицкевича есть наставление, которое стали называть его «катехизисом». Это — «Книги народа польского и польского странствования» (Księgi narodu polskiego i pielgrzymstwa polskiego), издано в Париже в 1832 г. Сочинение написано в подражание Библии и потому состоит из двух частей (на подобие Ветхого и Нового Заветов). Весь рассказ выстроен вокруг добродетелей Веры и Вольности, которые нашли свое воплощение в польской Отчизне.

По мнению Мицкевича, отступление от веры в Единого Бога выразилось в идолопоклонстве. Идолы нового времени – это государственный интерес, мамона (богатство), система политического равновесия. Вольность сменилась рабством. Наиболее всего достается от автора России: «Не было ни у кого такого рабства, кроме России в наши дни, ибо и у турок султан должен почитать закон Магомета и не имеет права его излагать, но есть для этого турецкое духовенство, а в России император – глава религии, во что говорит верить, тому должно верить» (ложь вполне сознательная, поскольку российский император именовался главой Церкви, по объяснению Основных законов, только в качестве защитника и хранителя догматов и блюстителя правоверия). Впрочем, Европа тоже забыла, по мнению Мицкевича, свою христианскую обязанность — распространять веру. Последним крестоносцем Европы в указанном смысле автор называет Христофора Колумба, который начинал свое дело якобы во имя Божие, а не ради себя (идеализация неоправданная!). Более всего пали государи Фридрих Прусский, Екатерина Российская и Мария-Терезия Австрийская — «проклятая троица», по слову Мицкевича.

На фоне общего падения французов, немцев и англичан только одни поляки не приняли нового идолопоклонства, не стали эгоистами. Они никогда не нападали ни на один народ «верных», но их «короли и рыцари защищали христианство от язычников и варваров, несущих неволю». Более того, поляки «не захватывали соседних земель силой, но принимали народы в братство, привязывая их к себе добродетелями Веры и Вольности. И Бог наградил их, ибо великий народ, Литва, соединился с Польшей как муж с женой, две души в одно тело. И не было нигде до этого такого соединения народов. […] Ибо то соединение и брак Литвы с Польшей есть образ бывшего соединения всех народов христианских во имя Веры и Вольности». Далее автор развивает эту идиллию: богатые и бедные стали называть себя братьями, в это братство вступали целыми полками, целыми поколениями, и так братство размножилось, по численности стало целым народом, наконец, король и со своими мужами вознамерился всех поляков сделать братьями, принять в братство и мещан, и крестьян — «и захотели, чтобы каждый христианин в Польше стал шляхтичем и им назывался в знак того, что должен иметь душу шляхтича и быть готовым умереть за Вольность. […] И сказала, наконец, Польша: кто придет ко мне, будет вольный и равный, потому что я — Вольность». Но завидущие соседи-короли не позволили. Другие народы европейские промолчали. Польша была разделена и казалась умершей. Но как Христос воскрес из мертвых, так восстанет и Польша, чтобы освободить все народы из неволи, и тогда прекратятся войны.

Но как должно произойти восстановление Польши? Какой она станет? Ответ на эти вопросы у Мицкевича туманны: «Не думайте много о правовом устройстве. Если хозяин сеет доброе семя, то может быть уверен, что вырастет хорошее дерево, и нет ему нужды думать о форме дерева». «Не испытывайте, каким будет устройство Польши, достаточно вам знать, что будет лучше всех, какие знаете, и не спрашивайте о границах, потому что будут больше, чем были когда-либо». Главное внутренне мобилизоваться: «Если сукно стоит десять талеров, то, купивши его, отложи другие десять на одежду Отчизне, точно также поступайте и с едой, и с жильем, которые нужны солдату, а что дороже солдатского снаряжения, на то отдайте добровольный взнос». Если же кто не верит в возрождение Польши, то его нужно бегать как заразы. Споры внутренние нужно прекратить: «Литвин и мазур – братья; разве спорят братья из-за того, что одного зовут Владислав, а другого Витовт? Их имя одно, имя поляков».

Рассуждения автора заканчиваются молитвой: «Боже Ягеллонов! Боже Собесских! Боже Костюшков! Смилуйся над нашей Отчизной и над нами. Позволь нам молиться тебе, по обычаю наших предков, на поле битвы с оружием в руке, перед алтарем, собранным из бубнов и орудий, под балдахином из орлов и хоругвей; а родным нашим позволь молиться в костелах в местечках и селах наших, а детям на гробах наших. Но пусть совершится не наша воля, а Твоя». В своих молитвах польский пилигрим должен обращаться также к опекуну Польши святому Станиславу, опекуну Литвы святому Казимиру и к опекуну Руси святому Иосафату Кунцевичу.

«Катехизис» Адама Мицкевича весь пропитан настоящим религиозным воодушевлением. Слова «Бог», «вера» идут в сочетании с «Отчизна», «Вольность», «мученичество». Все это наряду с идеализацией польской истории и ее «вольных» порядков будило болезненные фантазии и рисовало политические химеры. Этот романтизм не был безобидным увлечением. Эмоциональный порыв должен был толкать читателей на борьбу с «дьявольской троицей» (Пруссией, Россией и Австрией) без каких-либо средств и ясных представлений об устройстве будущей Польши. Это сочинение, изданное уже на последнем издыхании Ноябрьского восстания поляков против России (1830—1831) прозвучало как эхо последнего напутствия. Религия и политика, Христос и Отчизна, смерть и воскресение, стигматизация Польши и мессианизм слились здесь в одно целое. Подобные брошюры, всегда ходившие среди поляков во множестве, поднимали молодежь на восстания и в 1831 г., и в 1863 г. И всякий раз отрезвление приходило с болью поражения. Не находило «польское братство» поддержки среди литовцев и белорусов, чужими для них оставались идеи «отбудования польской Ойчизны».